Антонио Герреро: ¡Volvimos!

– Первый раз я приехал в Советский Союз в 1978 году – учиться. В те годы здесь было много студентов из разных стран, в том числе кубинцев. Мы приехали сначала в Москву, провели здесь дня полтора, до того, как сесть на поезд в Киев. И то свое первое впечатление я так и не смог забыть. В первые часы Москва нас оглушила. Потом я был здесь еще несколько раз – когда возвращался на Кубу, когда приезжал с Кубы после каникул, которые нам предоставлялись раз в два года. Когда выдалась возможность, узнал город чуть получше. Конечно же, сходил на Красную площадь, к Могиле Неизвестного Солдата, был также в ГУМе. В этот раз я видел его только снаружи, мне сказали, что внутри все изменилось – и не только в смысле убранства, но и, что важнее, в ценах. 

Многое, конечно, поменялось. В эту мою поездку у меня не было возможности изучить практические стороны жизни, сходить за продуктами, зайти в магазин одежды. Я могу отметить, что на улицах стало гораздо больше машин. Кроме того, заметно существенное усиление мер безопасности по сравнению с прежними годами. Это является ответом на то время, в которое мы живем. Раньше по Москве можно было ходить абсолютно спокойно. Сейчас, к сожалению, это не так. Хотя я, конечно, не общался сейчас с людьми так плотно, как тогда, тем не менее, я вновь встретил здесь много друзей, людей, которые любят Кубу и Советский Союз. У нас очень много эмоций в первую очередь от проявлений любви, которую мы получаем от людей, которые здесь знают о нашем длительном и несправедливом заключении, от людей, которые боролись и счастливы видеть нас на свободе и здесь, в этом прекрасном городе. 

– То, что нам предоставили стипендию на обучение здесь, было для нас невероятной гордостью и огромной честью. Это значило не просто получить возможность узнать другую страну. Речь шла о Советском Союзе – стране с историей, которая была для нас очень близкой; стране, которую мы рассматривали в качестве примера, которому мы следуем в построении социализма, в построении государства, которое революция отдала в наши руки. Нам предоставлялась возможность узнать все это не по книгам, не издалека, а буквально потрогать руками. С юности мы росли на многочисленной литературе и фильмах о героических и столь важных для всего человечества эпопеях, какими были Великая Октябрьская революция и Великая Отечественная война против фашизма. На этих двух свершениях советского народа мы, молодые кубинцы, в мое время в значительной степени были воспитаны. И мы ждали возможности находиться здесь, прикоснуться к этому всему, узнать эту историю, выучить язык, новый и непростой, познакомиться с культурой. 

И могу тебе сказать, что нас здесь встретили очень по-дружески. Я помню, как в Киеве познакомился с девушками, и они просто так пригласили меня к себе домой, как будто я был членом семьи, даже дали мне ключ от квартиры с полным доверием. Я был иностранцем, кубинским студентом, и этого было достаточно, чтобы отнестись с доверием и заботой. И такое отношение мы встречали повсюду. Так было и с товарищами по учебе, мы делили не только комнату в общежитии, но и те небольшие деньги, что у нас были, хлеб и чай, который пили все. Это и была та самая солидарность, которую чувствовали студенты из других стран тоже, и вьетнамцы, и другие латиноамериканцы. Все это нас формировало, воспитывало для того, что ждало нас впереди. 

И на самом деле, смотри, я закончил учиться в 1983-м. А на следующий год у меня уже было огромное желание вернуться в Советский Союз. Я должен был этого добиться. И я решил принять участие в конкурсе, который объявил тогда советский журнал «Спутник». В каждом номере было по три вопроса по истории Советского Союза, и отвечать нужно было на все, месяц за месяцем. Кто лучше всех ответит, получит возможность посетить Советский Союз. Можешь себе представить, какие трудные это были вопросы! И я стал с самого начала следить за всеми выпусками журнала. Было не так-то просто его достать на Кубе. Интернета в те времена не было, мне много раз приходилось идти в библиотеку. Я тогда многое узнал из российской истории. Так сложилось, что однажды я не смог добыть очередной номер журнала. Это был конец, потому что отвечать на вопросы нужно было в течение всего года. 

– Не знаю. Но на самом деле, победителем стал я (смеется). В следующем году меня отправили на дополнительную подготовку. В один прекрасный день мне говорят: «Поедешь в СССР в командировку» (это слово Антонио говорит по-русски). И я вернулся в Киев на шесть месяцев. Это было зимой. Ехал как всегда через Москву. Всегда это было потрясение – прилетать и идти по Москве, спускаться в метро, попадать в этот головокружительный московский круговорот. Он хранит и мои истории тоже. 

Не единожды многие из тех, с кем мы вместе учились, даже и в связи с нынешней моей поездкой, говорили, что завидуют мне белой завистью, что я нахожусь здесь, и что хотели бы быть на моем месте, хотели бы иметь возможность приехать еще раз в Москву, в СССР, в Россию. Многие и многие очень тоскуют по той атмосфере, по языку, который мы выучили, по людям. Это была важная часть нашей жизни и нашего становления. Мы ведь тут не были туристами; мы здесь не просто учились, мы столько всего делали – и в том числе принимали участие в политической жизни. 

Я был председателем организации иностранных студентов Киева. Студенты выбирали своего руководителя, и эта должность имела вес. Когда у кого-то возникали проблемы, какие бы они ни были, все организовывались, чтобы решить, что можно сделать. Я на этом останавливаюсь, чтобы показать, что это позволяло нам иметь дело с различными институтами на местном уровне, с партийными структурами, с ассоциациями дружбы. Мы были встроены в общественную жизнь страны, в которой мы находились. А она в те годы была основана на патриотическом воспитании, на ценностях и истории советского народа. Все это было внутри нас, служило для нас примером – герои Великой Отечественной войны, Ленин и общественные трансформации той эпохи. Все это мы видели и в это верили.

– В моих стихах на самом деле масса этих историй. И даже если это стихи о любви, о том периоде юности, если их почитать, станет понятно, что, допустим, упоминание снега – это не поэтическая метафора. 

На Кубе я почти не писал стихов. Но в юности, когда я учился в последнем классе, у нас был товарищ по учебе, который посвятил себя поэзии и литературе. И он нас в некоторой степени вовлекал во все это, в поэтические конкурсы, как я это называю, мальчишечьи дела. И вот я тоже отправил стихи на конкурс, и одно стихотворение получило премию и пошло на конкурс следующего уровня. Дальше не было отмечено, но это была первая попытка под тем влиянием что-то написать. 

Я вспоминаю, что одно из заданий, которые я выполнил здесь, был перевод с испанского на русский стихов Хосе Марти, из цикла «Простые стихи». Я написал их на доске, и мы обсуждали мою интерпретацию. Так, пустяки. Однако я всегда находился под безусловным влиянием поэзии, хотя никогда себя поэзии не посвящал. А в тюрьме необъяснимым образом начал писать. И, повторюсь, эти стихи, многие из них, посвящены тем годам. Не обязательно собственно Киеву или России, но моим личным переживаниям. Откуда это все? Этого я не могу объяснить. Я никогда не имел ни специального литературного образования, ни связей с литературными кругами, ничего подобного в моей жизни не было.

– После первого курса, в 1979-м, я узнал, что создается бригада, стройотряд, которая отправляется в один сибирский город для участия в строительстве аэропорта. Это как раз по моей специальности, и я, естественно, поехал. Нас там было пятеро кубинцев, группа молодых немцев, остальные русские. Город назывался Усть-Илимск. Наша задача состояла в установке ближнего и дальнего приводных радиомаяков. Для нас это было важное время. 

Однажды на городском стадионе состоялся праздник, в котором принимали участие несколько бригад, занятых в строительстве различных объектов в том районе. И вот организовали музыкальный конкурс между разными бригадами. Мы втроем – девушка-немка, мой друг Мануэль Лопес из Киева и я – спели три песни. Прямо на стадионе, где было полно народу из всех бригад. И мы заняли третье место! Не так уж и плохо, не так ли (смеется)? У нас даже гитариста не было, мы нашли одного кубинца, который смог сымпровизировать. Пели, конечно, революционные песни: Plegaria a un labrador («Молитва к землепашцу») Виктора Хары, «Белла Чао», третью не помню, но она была в том же роде.

– Фидель был в Сантьяго в 1988 году, посещал важную авиационную стройку, которую мы тогда вели. В тот визит его был открыт небольшой терминал, а в целом открытие состоялось уже в 1991 году, это было после моего отъезда с Кубы. Я уехал, когда все было уже практически готово, открытие было приурочено к IV съезду партии. Итак, да, Фидель был там, но меня там в тот момент не было. Во время визита 1988 года я ему объяснял все содержание осуществляемого проекта. Приезжал и Рауль, у нас потом была с ним встреча, и есть фотографии. 

С Фиделем мы виделись после нашего освобождения. Провели с ним несколько часов, все пятеро, у него дома, разговаривали на разные темы. И я ему напомнил о том визите. 

– В США у меня не было возможности применить ничего из моих знаний как инженера. Мне это не позволили сделать. Я пытался подтвердить свой диплом, вкладывал в это финансовые ресурсы, готовился к экзаменам. И вот за неделю до момента принятия решения, можно мне сдавать экзамены или нет, мне в этом отказали, как бы желая показать, что подготовки, которую я получил в Советском Союзе, не достаточно. Это, конечно, было совершенно неправильно. Будь у меня диплом другой страны, вероятно, он был бы принят его во внимание, но признавать советский во Флориде не хотели.

Не найдя работу по специальности, я вынужден был работать на кухне, отбойным молотком разбивать старый асфальт на улице, собирать мусор… Впрочем, на каких-то работах я имел возможность не единожды продемонстрировать свой настоящий уровень подготовки. Чем только не занимался. Но работать по профессии, делать то, чему меня научили, и быть тем, кем я являюсь, я так и не смог. 

– Наверное, самыми трудными были самые первые дни. Тяжело, когда тебе выносят приговор и отправляют в тюрьму. Тебя помещают вместе с человеком, у которого проблемы с психикой, или сажают в камеру с каким-нибудь агрессивным типом, с человеком, который говорит, что убьет тебя. И ты понимаешь, что происходящее вокруг – это не нормальная жизнь, что ты имеешь дело с людьми, которым ничего не стоит убить. Однако мы всегда умели с умом подходить к каждой ситуации. Поэтому мы смогли продержаться 16 лет без дисциплинарных взысканий, без единой проблемы с кем бы то ни было, выполняя все, что следовало, и даже помогая людям в тюрьме научиться тому, что знаем мы.

В течение первых трех лет у нас не было поддержки людей, до суда люди о нас не знали. К тому моменту, когда начала расти волна солидарности и люди стали узнавать о нашем деле, мы уже прошли эти первые годы, провели 17 месяцев в карцерах после ареста. Порядка 7 месяцев мы были в одиночках. Потом они решили поместить нас по двое. Но так как нас было пятеро, в конце концов я остался один. Но ничего, я уже привык. Я был со своими стихами, так что я не был совсем одинок.

Откровенно говоря, мы всегда были оптимистами в том смысле, что никто не сложит руки, пока мы не выйдем из тюрьмы. Но понятно, что были моменты, когда мы думали, что, быть может, нам придется умереть в тюрьме, ведь у нас были пожизненные приговоры. Человек в тюрьме должен быть оптимистом, но ты не должен быть идеалистом, это тебе навредит. Ты должен реально смотреть на вещи. И отдавать себе отчет: я должен умереть здесь? Что ж, хорошо. Надо один раз об этом подумать и успокоиться. И начать действовать исходя из этого. Начать чувствовать жизнь в реальном измерении, в том смысле, приносишь ты пользу или нет, любят тебя люди или нет, можешь ты что-то сделать или нет. И тогда ты понимаешь, что жизнь – это не то, где ты находишься; жизнь – это то, что ты делаешь, то полезное, что ты можешь сделать, любовь, которую ты получаешь и отдаешь.

Есть люди, которые находятся рядом и не дают тебе абсолютно ничего. И есть те, кто далеко, но тебя поддерживают в жизни, и ты их чувствуешь близкими. Меня спрашивали, почему ты хорошо себя чувствуешь, почему ты улыбаешься? Я отвечал, что я не чувствую себя заключенным. Да, ты в тюрьме, которая отделяет тебя от внешнего мира. Этого нельзя отрицать. Но в то же время ты находишься в отношениях с этим миром, и они осязаемы. Ты чувствуешь поддержку людей, которые тебе пишут. Мы прошли через многолетнюю битву, чувствуя огромную солидарность с нами в том числе российского народа.

– Если честно, когда мы ступили на кубинскую землю, эти 16 лет стерлись из памяти. Как будто их и не было. Ночами меня не мучают кошмары о том, что я в тюрьме. Хотя иногда я вспоминаю людей, которые там остались. Я не чувствую ни тоски, ни обиды, ни ненависти, у меня даже нет  ощущения потерянных лет. То, что я испытываю, сравнимо с тем, когда ты выполняешь интернационалистическую миссию, миссию солидарности. Едешь куда-то, а потом возвращаешься – не теряя связи с тем, что ты оставил. 

– Мы действительно узнали обо всем происходящем, когда еще находились в тюрьме. Не только собственно о войне, но и о предшествующих событиях в столице, где и начались трансформации, о скоплениях людей в центре Киева. Мы были очень далеко, и все же думали: как все это стало возможным? Никогда нельзя было подумать, что ситуация дойдет до такого, и уж тем более, что начнется конфликт между двумя территориями, между двумя братскими народами, которые настолько перемешаны между собой, столько лет прожили вместе. Я даже не могу думать в данном случае о двух разных странах. Мы наблюдаем за происходящим с большим беспокойством и болью. Я думаю, в конечном счете, это часть усилий по созданию кольца против России, попытка создать разделение, чтобы ослабить великую страну и то историческое единство, которое существовало. В этих вопросах мы в большой степени уважаем внутренние дела стран, однако очевидным образом нам известно о давлении, которому подвергается Россия, несправедливым санкциям со стороны Империи, США; о кольце, которое пытаются создать с помощью стран НАТО. Очень бы хотелось, чтобы, несмотря на все произошедшие перемены, наши страны продолжали бы оставаться примером альтернативного пути развития. Соединенные Штаты не хотят позволить чертить свой путь каждой стране самой, генерируя все эти конфликты. Это они их вызывают на самом деле, помогая тем или иным силам в зависимости от своих собственных интересов, а не исходя из интересов народов. 

– Мы всегда хотели находиться с нашим северным соседом в лучших отношениях. Однако США исторически проводили политику удушения революции, пытаясь найти способы вызвать недовольство, чтобы революция не смогла развиваться. Это происходило постоянно: пропаганда, террористические атаки, заражение посевов сельского хозяйства, бомбы. Сейчас они пытаются изменить фасад, но цели остаются прежними. Американцы и сами откровенно об этом говорят. Доказательства? Блокада сохраняется. Отмените блокаду! Почему вы сохраняете базу, которую Куба не хочет иметь на своей земле? Да, соглашение было двустороннее, но его заключило абсолютно марионеточное, соглашательское правительство в 1903 году. США на протяжении 4 лет оккупировали Кубу, с 1898 по 1902 гг., разместили здесь войска в ходе испано-американской войны. В политике по отношению к Кубе ничего не изменилось: ни в отношении Гуантанамо, ни в смысле ущерба, ни касательно Закона о кубинском регулировании. США даже не позволяют своим гражданам посещать Кубу. Но делают многочисленные заявления. Мы, кубинцы, открыто говорим: если мы хотим что-то делать, давайте делать это чистосердечно. Мы не пытаемся изменить общественную систему Соединенных Штатов. А у США между тем масса проблем. У них больше всего заключенных в мире, у них жуткие проблемы с наркотиками, глубочайшая проблема расизма, социальные проблемы, которые они как общество не способны решить. Да, они поддерживают высокий уровень жизни, но благодаря тому, что эксплуатировали и продолжают эксплуатировать всех, кого могут, извлекая выгоду. 

Снятие блокады и выстраивание честных отношений приведет к процветанию кубинской экономики и укреплению системы, которую мы строим, революционной системы, основанной на равном распределении богатств. США это прекрасно понимают.

Мы, кубинцы, носим любовь к российскому народу в нашем сердце. Мы всегда будем ценить всю ту помощь, которую получила от этого народа наша революция. В нашем сердце – ваша героическая история, и мы знаем, что никогда вас не могли и не смогут сломить. Не забывайте вашу героическую историю, не позволяйте проводить манипуляции над ней, не давайте ее переписывать, не забывайте о величии вашей страны, в которой все – и большое, и малое – распределялось в равной степени между всеми. Такие вещи требуют большого самопожертвования, но, в конечном счете, самопожертвование и есть суть счастья одного человека и целой страны.

 

Беседовала Ольга ГАРБУЗ