В.Бушин. Послесловие к юбилею

      В только что прошедшие дни столетнего юбилея Константина  Симонова и в газетах, и на телевидении, и в концертных залах было о юбиляре много и написано, и  сказано, и показано. Это заслуживает отдельного рассмотрения, а здесь я скажу несколько предварительных слов лишь кое о чем из того, что мне довелось прочитать, услышать  и увидеть.

   Надо думать, «Литературная газета», «Правда», «Красная звезда» сознавали особую важность для себя этого литературно-политического юбилея. В самом деле, в первой из них Симонов дважды был главным редактором (первый раз ещё до войны, недолго); во второй был многолетним автором,  там в военные годы  были напечатаны и знаменитое «Жди меня», и пьеса «Русские люди», и очерки из Сталинграда; в третьей газете он всю войну был корреспондентом.

   В «Литературной газете» было несколько больших и достойных публикаций. Одну из них, статью генерала М.Гареева «Главная тема писателя-фронтовика»,  лежебоки  из «Московского комсомольца» взяли, обкорнали и напечатали под заголовком «Русский Хемингуэй». Для питомцев Павла Гусева, беглого секретаря райкома комсомола, ничто достойное на свете невозможно без иностранного ярлыка. И вот вам, пожалуйста – Хемингуэй, член ВКП(б), лауреат шести Сталинских премий. И высшей похвалы они не знают. А ведь русские писатели ещё с каких времен протестовали против таких иноземных ярлыков. Лермонтов хотя бы:

                                      Нет, я не Байрон, я другой,

                                      Еще неведомый избранник.

                                      Как он, гонимый миром странник,

                                      Но только с русскою душой…      

Но на душу-то русскую гусята и плюют с наибольшим удовольствием.

   Но статья М.Гареева, откровенно говоря, скучновата да, пожалуй, и трусовата. Возможно, кто-то удивится этим моим словам. Как, мол, так! Ведь генерал же все-таки, фронтовик… Но что делать? Скучновата она потому, что серым газетным языком ничего нового или интересного о Симонове автор не поведал. Но да, да, генерал. В послесловии к его книге «Сражения на военно-историческом фронте» (М. 2008), неизвестно кем написанной, подписи нет, он именуется даже «генералиссимусом военной науки» (с.886). Но вот генералиссимус кого-то опровергает, с кем-то спорит, вступает в сражение, а с кем – неизвестно: «Некоторые критики упрекают Симонова… Некоторые писатели пытаются поставить под сомнение… Некоторые историки… некоторые журналисты» и т.п. Ведь скоро сам будет отмечать свой симоновский юбилей, а все не смеет  никого задеть, прячется за общими словами. Генеральское ли это дело? Зато в мечтаниях автор очень смел и конкретен: «В наше время нельзя обойтись без новых Шолоховых, Фадеевых, Твардовских, Симоновых…». Правда, в помянутой книге «Сражения» он смел и в критике, но главным образом - тех, кто далеко или уже там, откуда еще никто на критику не ответил. Это Дмитрий Волкогонов, Иосиф Бродский, Виктор Астафьев, Георгий Владимов, Б.Васильев, Э.Володарский и др.  Да и тираж-то книги всего 3 тысячи. Дойдет ли она, допустим, до В.Войновича или Гав.Попова? И даже при всем этом уж так заботливо обкладывает генералиссимус свою смелость ватой, что  как-то неловко за  его звание. В.Астафьев умер в 2001 году, и все-таки: «Глубокоуважаемый мной писатель В.П.Астафьев когда-то справедливо говорил…» Да как можно уважать писателя, который в Советское время, не зная меры, лживо нахваливал Красную Армию, а после контрреволюции ещё более лживо поносил её!

   Светлана Алексиевич, видимо, уже последняя, окончательная, итоговая  лауреатка Нобелевской премии, однажды заявила: «Мне говорят: надо все в войне охватить – и положительное и отрицательное. Но почему? У меня другое зрение. Я так вижу». То есть у нее умственный дальтонизм, она все видит черным. Ей надо бы примерно так ответить на её «почему?»: «А потому, что война это великие жертвы – 27 миллионов душ, но за ними великая Победа, спасшая мир. И если у вас такое зрение, что видите только наши неудачи, поражения, трупы, то вам не следует писать о войне».

   А что ответил генералиссимус? Читайте: «Вызывает уважение честность и четкость писательской позиции. Ради бога, оставайтесь при вашем видении. Это даже хорошо. Для правдивой истории и нужны разные углы зрения» (с.41). Она, одноглазая, видите ли, даже нужна! Но ведь это не «углы зрения», а, пожалуй, даже хуже, чем дальтонизм, - это такого рода одноглазие, за которое и дают Нобелевскую премию. И ведь автор расшаркивается перед дамой в дни, когда такие алексиевичи заполнили все газеты, все телеэкраны. От них деваться некуда, не продохнуть!

    Среди других публикаций «Литгазеты» примечательна большая статья архивного всезнайки В.Огрызко,  озаглавленная  «Дневниковая передышка». Что за передышка в дни юбилея? Еще загадочней подзаголовок: «Брежнев считал, что Симонов заводит литературу в какие-то дебри». Да какое мне дело до давно почившего Брежнева, когда благополучно здравствующий автор статьи сам заводит читателя в дебри, где дурно пахнет. Пишет, например, что Симонов «не сумел сам выпутаться с «Доктором Живаго» Пастернака, вмешав в это дело ЦК  и вновь стал вхож во многие кабинеты Кремля и ЦК». Без  архивных и языковых пошлостей вроде «выпутаться с «Доктором»» или кто куда вхож, автор не может. Но что за чушь по самой сути!

    Пастернак принес роман в журнал, и получил большой обстоятельный ответ-рецензию, вернее, даже не рецензию, не статью, а письмо. И какое! На двадцати  с лишним страницах, чуть не четверть которых занимали цитаты из романа. Письмо начисто отвергало роман. Под ним – подписи членов редколлегии журнала. Так что все они – Борис Агапов, Борис Лавренев, Константин Федин, Константин Симонов, Александр Кривицкий – были  членами  ЦК, которых «вмешали в дело»?

     Письмо, естественно, предназначалось  не для печати, а только для автора романа. Пастернак не пожелал считаться с мнением собратьев по перу. Его, видимо, очаровал и вдохновил клич, брошенный молодым многообещающим другом Евгением Евтушенко: «Доктор Живаго» - лучший роман ХХ века!» В глазах романиста этот клич, вероятно, перекрыл  резко отрицательное суждение  о романе  многих других членов ЦК от Владимира Набокова да Анны Ахматовой. Анна Андреевна прикатила к Пастернаку на такси, попросила шофера подождать, явилась в кабинет к романисту, высказалась и на этом же такси укатала. Начхав на мнение и членов ЦК и беспартийных, Борис Леонидович с не меньшей ловкостью и проворством, чем позже гораздо более молодой  Солженицын, тайно переправил свое сочинение за бугор. Там – ликование! Разразился скандал. Роман стал знаменем антисоветчины. В этом качестве он и отмечен Нобелевской премией. И вот  тогда 25 октября 1958 года в «Литературной газете» (я в это время работал там) на первой полосе и было напечатано  «Письмо членов редколлегии журнала «Новый мир» Б.Пастернаку».

   Оно заканчивалось так: «Как люди, стоящие на позиции, прямо противоположной Вашей, мы, естественно, считаем, что о публикации Вашего романа на страницах журнала «Новый мир» не может быть и речи.

   Что же касается уже не самой Вашей идейной позиции, а того раздражения, с которым написан роман, то памятую, что в прошлом Вашему перу принадлежали вещи (например, поэма «Лейтенант Шмидт», стихи о Сталине, цикл «На ранних поездах» –В.Б.), в которых очень и очень многое расходится со сказанном Вами ныне, мы хотим заметить Вам словами Вашей героини, обращенными к доктору Живаго: «А вы изменились. Раньше вы судили о революции не так резко, без раздражения».

   Впрочем, главное, конечно, не в раздражении, потому что оно всего-навсего спутник опровергнутых временем несостоятельных, обреченных на гибель идей. Если Вы ещё в состоянии над всем этим серьёзно задуматься, -задумайтесь. Несмотря ни на что, нам все-таки хотелось бы этого.

   Возвращаем Вам рукопись романа.

                                                                            Б.Агапов

                                                                            Б. Лавренев

                                                                            К.Федин

                                                                            К.Симонов

                                                                            А.Кривицкий

Сентябрь 1956 г.»     

   Между прочим, некоторые подписавшиеся здесь члены редколлегии были даже  беспартийные. И никакие дебри в данном случае тем более неуместны, что в отношении Симонова к этому роману особенно ясно виден его  и нравственный, и гражданский, и литературный характер.

    И вот представьте себе упоминавшегося  генералиссимуса на месте Симонова или рядом с рукописью романа «Доктор Живаго» в руках». Что бы он написал? Как поступил? Какое принял бы решение? Наверняка он сказал бы то же самое, что об Алексиевич: «Вызывает уважение честность и четкость… Это даже хорошо!.. Это даже нужно!..» Нет, я с таким генералиссимусом даже  в один журнал не пошел бы.

                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                   А по телевидению были показаны фильмы и по  произведениям Симонова, и о нем, и, наконец, сам поэт предстал перед нами на  его вечере 1977 года в Останкино. Он читал стихи, в том числе такие замечательные, как «Если дорог тебе твой дом», «Письмо женщине из Вичуга», «Дом в Вязьме»,  «Неправда, друг не умирает…», отвечал на записки, шутил, а закончил озорными, но мудрыми строками о том,

                        Если бог нас своим могуществом

                        После смерти отправит в рай,

                        Что мне делать с земным имуществом,

                        Если скажет он:  выбирай!..

                        ………………………………………….

                        Ни любви, ни тоски, ни жалости,

                        Даже курского соловья,

                        Никакой самой малой малости

                        На земле бы не бросил я.

                        ……………………………………

                        И за эти земные корысти

                        Удивленно меня кляня,

                        Я уверен, что бог бы в скорости

                        Вновь за землю спихнул меня.

  Симонова спросили о гениальности в поэзии. Он ответил: «Великим я могу назвать Твардовского, но гениальным…» Сказал, что очень любит Леонида Мартынова. Это было довольно неожиданно, но в то же время  как можно его не любить!                             

                               Это почти неподвижности мука:

                               Мчаться куда-то со скоростью звука,

                               Зная прекрасно, что есть уже где-то

                               Некто, Летящий со скоростью Света.

Или:

                               Я жил во времена Шекспира,

                               И видел я его в лицо.

                               И говорил я про Шекспира,

                               Что пьесы у него – дрянцо.

                                ……………………………..

                                Но ненавистником Шекспира

                                Я был лишь только потому,

                                Что был завистником Шекспира,

                                И был соперником ему.      

  Назвал Симонов и несколько молодых имен, в том числе Е.Евтушенко и А. Вознесенского. Думаю, что едва ли назвал бы, если мог бы знать, что первый, законсервировав московскую квартиру и дачу, в самый трудный для родины час махнет за океан; а что второй, ну хотя бы свои стихи на юбилей Льва Толстого через тридцать лет объявит на самом деле написанными на смерть Пастернака или напечатает в Америке гнусный стишок о «Тихом Доне» и его авторе.     

    На глубоко уважительном в целом, даже благоговейном юбилейном фоне очень характерно выглядел фильм «Жестокое зрение», сделанный ещё в 2007 году. И вот его запузырили вновь, показали в два приема по каналу «Культура». Из известных участников  фильма, определивших его вкус и запах нельзя не назвать  М.Захарова, В.Познера, М.Чудакову, А.Германа, покойного критика Б.Сарнова, роль ведущего играет сын писателя Алексей Симонов. Выразительный конгломерат, правда? Вы слышали от кого-нибудь из них хоть одно доброе словечко о Советском времени? Я имею в виду, разумеется, не  всю их жизнь. Было время, когда они, помоложе, заливались уж такими соловьями во славу Советской эпохи и её творцов! И получали высокие звания, большие ордена, отменные гонорары… Даже Мариэтта Омаровна  Чудакова – лауреат премии  имени  Ленинского комсомола Москвы. А уж Марк-то Захаров, поди, Герой социалистического труда…

    И что же мы от них услышали? Пропасть интересного! Например, что некоторые факты биографии писателя были засекречены. Какие именно? Кем? Когда? Каким образом? Как вообще это мыслимо сделать? Ничего неизвестно!

  И сам, говорят, Симонов скрывал своё происхождение: ведь его отец, которого он никогда не видел, был царским офицером. Странно… А вот я никогда не скрывал, и у нас всегда висел  портрет отца в офицерской форме, и даже долго хранился его табельный браунинг.

   - А знаете ли вы,- спросил кто-то из конгломерата, - что Валентина Серова на кремлевских банкетах всегда сидела по правую руку от Сталина?

    Да мы не знаем даже, бывала ли вообще Серова на таких приемах. Никто об этом не упоминал. Мы пребывали в темной уверенности, что за правительственным столом артисток и не бывало вовсе, что по правую-то руку - Молотов или ещё кто из высокого начальства. А ведь если Серова, то надо рядом сажать и Симонова. Или она – рядом со Сталиным, а   муж – за столиком в зале. Ну, где ж это видано! «Варшавская мелодия» Зорина…

   Но вот является сам Алексей Симонов, сын писателя от второго скоротечного брака. Он негодует. Много раз, говорит, обращался в КГБ: хочу, мол, ознакомиться с делом отца, но мне каждый раз отвечали, что никакого дела отца не было, не заводилось, не существовало в природе. Сынок вне себя: «Я же знаю, что это чистое вранье, но доказать ничего не могу!». Представляете его разочарование: ведь по твердому убеждению конгломерата, на каждого порядочного человека КГБ заводил дело, это важнейшая деталь «полного джентльменского набора»,  и вдруг – нет… Право, лучше бы попросил Симонов-сын свое дело, может, и нашлось бы. Или той же Омаровны. На неё-то, комсомольскую лауреатку, наверняка было дельце. Я бы лично непременно завел дела на обоих… Да, надо ничего не понимать ни о Советском времени, ни о  Симонове, чтобы  быть уверенным, будто на поэта имелось дело в КГБ.

  Вот такое же горькое разочарование, как этот Симонов, пережил в свое время известный негодяй Резун, сотрудник нашей разведки, удравший в Англию. Он же долгие годы твердил, что выбрал свободу и заочно приговорен за это к расстрелу. Но однажды в документальном фильме «Последний миф» ему сообщили, что никто ни к расстрелу, ни к повешению, ни к посажению на кол его не приговаривал. Удрал, ну и черт с тобой. Наказали его начальников. Ах, как ему было досадно расстаться с образом легендарного героя-смертника. Вот и этот Симонов…

  И во всем огромном фильме «Жестокое зрение» нет ни словечка  ни о роли Симонова в борьбе против низкопоклонства перед Западом (против космополитизма), ни о его отвержении романа Пастернака.

  Но на экране оказался также Иосиф Кобзон.   Он сказал, что не раз пел «Корреспондентскую застольную». Но вот однажды услышал его Симонов и выразил недоумение, почему он поет не его текст. У него, дескать,

                            От ветров и водки

                            Хрипли наши глотки,

а Кобзон пел

                            От ветров и стужи

                            Петь мы стали хуже…

 И, кажется, Иосиф Давыдовыч, подумал, что это козни цензуры. Ну, цензоры, конечно, во все века допускали ошибки и самодурство, но все-таки стихи они не переписывали.

   А дело тут вот в чем. Во-первых, песня-то застольная, лихая, и судить её так уж строго не следует. В ней первоначально было немало хмельных строк, одни автор позже переделал, другие так и остались. Например, остались:

                              Там, где мы бывали,

                              Нам танков не давали…

 Да неужели командование должно было корреспондентов обеспечивать танковым прикрытием?

                              Репортер погибнет – не беда…

Это кто же так считал? Мне доводилось писать, что самого Симонова командир авиационного корпуса генерал В.А. Судеец в Крыму сознательно не брал в боевой полет из опасения, как бы тот не погиб.

   В первоначальном тексте было и это: «От ветров и стужи…» Я  хорошо помню. И запрещать помянутую здесь «водку» в стихах и песнях о войне было безнадежное дело: она там булькала повсеместно.

  В первоначальном варианте песни были и такие строки:

                                 На пикапе драном

                                 Мы с одним наганом

                                 Первыми врывались(!) в города…

Мы, журналисты, врывались, а за нами спешили танки, кавалерия, пехота…

Потом автор переделал:

                                 Мы первыми въезжали в города..

Это неудачно, но хотя бы все-таки въезжали, а не врывались,  словно бы ломая сопротивления врага.

    Так что, цензура здесь не причем. А если тот давний разговор был, то или Симонов что-то поднапутал в нем, или Кобзон что-то подзабыл.

   А ещё в Москве прошла большие вечера, посвященные памяти Симонова. 27 ноября - в Центральном доме литераторов, председателем клуба которого он был, и 28-го - в музее Вооруженных сил. Главным действующим лицом на обоих вечерах был, естественно, Алексей Симонов. Возможно, он ожидал, что в честь такой знаменательной даты председатель ФСБ тов. Бортников все-таки подарит ему наконец «Дело К.М.Симонова, 1915 года рождения». Увы, опять обманули…

    Вечер в Музее открыл заместитель министра обороны генерал армии Н.Панков, присутствовали ещё два зама – генерал-майоры А.Цыганков и С.Фральцев. А где же был сам министр? Неизвестно. Возможно, в Екатеринбурге на открытии пирамиды Ельцина (5 миллиардов руб.). Но зато явился вольнонаемный Павел Гусев, тот самый, что произвел Симонова в Хемингуэя.

   В зал внесли боевые знаменна частей, о которых писал Симонов, и знамя газеты «Красная звезда», в которой он всю войну был собкором. Прекрасно!

   Министерство обороны изготовило к юбилею памятный знак  «Сто лет Константину Симонову». Тоже хорошо. Знак будет вручен Юрию Бондареву. Понятно. Но вот среди тех, кому  ещё его  вручат, оказался и Даниил Гранин.  Это по какому же праву?  – человеку, который считал, что немцы непременно нас разобьют, а потом столько лгал и о войне, и о Красной Армии, и о Советской власти. Чего стоит одно его заявление, что Сталин ни разу не упомянул погибших, хотя все его приказы заканчивались словами «Вечная память героям,  павшим в боях за свободу и независимость нашей Родины!» Все!

    Так вот, ни министр обороны, ни даже министр культуры и никто из других отцов отечества  никак не отметился на юбилее. Ещё бы! Это же он, Симонов, огласил на весь мир символ нашей веры -

                             Россия! Сталин! Сталинград!

А ведь один из отцов свалил на Сталина вину Троцкого за наше поражение под Варшавой в 1920 году да еще вместе с Геббельсом навалился на него за трагедию Катыни; второй отец, как только вылез, объявил Сталина преступником и т.д. Так что, из официальных лиц правительственного круга был в ЦДЛ только господин Сеславинский, кажется, министр почты и телеграфа.      

В. С. Бушин.