Вопросы ленинизма. Что такое трудовой народ часть1

Что такое трудовой народ? Вопросы ленинизма (часть 2 http://krasnoe.tv/node/5267) Первомай – это не «праздник весны и труда», как пошло его окрестили власти России и многих других стран. И уж тем более не лишний выходной день, введенный в официальный календарь большинства государств мира именно с целью предотвращения «большего зла». Это День международной солидарности трудящихся – их одновременных и согласованных действий в защиту не только своих собственных, «ближних», прав и интересов, но и в защиту прав и интересов «чужих» и «дальних». Забастовка, даже многотысячная, на одном отдельно взятом заводе не есть еще начало рабочего движения. Настоящее движение начинается только там и тогда, где и когда в поддержку этой стачки встают рабочие в других городах и странах. Оно продолжается и побеждает там и тогда, где и когда сотни и тысячи частных протестных акций, начатых по самым разным, далеким друг от друга поводам, сливаются в едином политическом требовании: «Вся власть – трудовому народу!» НО ЧТО ТАКОЕ «трудовой народ» сегодня? Является ли он ныне тем же самым субъектом, коим была классическая триада советской эпохи: «рабочие, крестьяне, трудовая интеллигенция»? На этот вопрос неизбежно наталкивается политическая аналитика. Натолкнулся и я в ряде недавних статей о тенденциях современного протестного движения. Напомню, что в них говорилось о том, что в России наблюдается несколько социально разнородных типов массового протеста: мелкобуржуазный, иждивенческий, общегражданский, либеральный, пролетарский. Любая протестная акция сочетает в себе все типы, но в разной пропорции. Отсюда и проблема солидарности как единого, одновременного и согласованного действия: разные типы массового протеста с разной скоростью и по разным причинам и поводам переходят к политическим требованиям. Именно здесь, а не в субъективных «амбициях» вождей оппозиции, коренятся разрозненность и слабость современного протестного движения, недостаток (если не полное отсутствие) солидарности. Статьи вызвали много разноречивых откликов. В частности, коммунисты Чкаловского отделения КПРФ Калининградской области восприняли мои слова о калининградских митингах, как преимущественно мелкобуржуазных по своему составу и сути требований, как некую «хулу». Но особенное недоумение и обиду вызвала у них характеристика «пикалевского бунта», как пролетарского. Как же так? Ведь именно пикалёвцы как черт ладана избегали всяческих контактов с политическими активистами и выступали со шкурными, сугубо экономическими требованиями, ручное удовлетворение коих «добрым царем» вызвало всплеск верноподданнических настроений и принесло больше выгод Дерипаске, чем самим протестантам! Все точно. Об этом я и писал. Но не стоит смешивать сухое социологическое определение классового состава протестующих с морально-политической оценкой. Такими оценками слишком часто и чересчур много грешила казенно-оптимистическая «наука» о «полной и окончательной победе» социализма в СССР. Она-то и приучила нас думать, что «мелкобуржуазность» – это, по умолчанию, плохо, а «пролетарскость» – непременно хорошо. Однако термин «мелкобуржуазный» – ни в коем случае не есть порицание или ругательство, равно как и термин «пролетарский» не является еще похвалой и индульгенцией. От того, что пикалевские рабочие помогли в конечном счете Дерипаске, их протест не перестал быть пролетарским. Более того, сегодня мало где можно встретить таких чисто классовых по составу выступлений, как в Пикалёве. Другое дело, что это выступление было стихийным. А стихийное рабочее движение помните, куда идет? Правильно: в объятия буржуазной идеологии, как это сказано и разжевано в книге Ленина «Что делать?». Поэтому даже диктатура пролетариата может оказаться по своему политическому содержанию отнюдь не пролетарской в том смысле, о котором пишет участник интернет-форума «Советской России» под псевдонимом kazachka: ««Пролетарский» в моем понятии – это протест, направленный на слом существующего режима. Это решительные действия по установлению Советской власти, восстановлению народного хозяйства, созданию условий для сохранения и увеличения численности нашего народа, для улучшения его качества. При этом не важно, чем участники такой революции зарабатывают на жизнь сегодня. Наверняка они есть и среди государственных чиновников, и среди предпринимателей. Разница между мелкобуржуазным и пролетарским (социалистическим) протестом – в психологии и целях участников». Совершенно верно, разница именно в психологии, в сознательности. И если движение пролетариата стихийно и бессознательно, то жди большой беды. Наше поколение советских людей уже имело однажды «удовольствие» пожить при самой настоящей «диктатуре пролетариата», не одухотворенной социалистическим сознанием. Я имею в виду 1989–1991 годы – период крупнейших шахтерских забастовок по всем угольным бассейнам Советского Союза. Именно эти забастовки развалили СССР, привели к власти в России Ельцина, Гайдара, Чубайса и т.п. Именно на их поддержку были направлены «психология и цели» забастовщиков. Вспомните и польскую «Солидарность» с Лехом Валенсой во главе. И попробуйте доказать, что эти движения были не рабочими по своему социальному составу. Были! О чем это говорит? Это говорит только о том, что «руководящая и направляющая» КПСС не выполнила своей основной политической задачи – не внесла социализм в стихийное рабочее движение. Забыла о том, что эта задача – отнюдь не «одноразовая».

СЕГОДНЯ пути решения этой задачи зависят от ответа на вопрос: в каком обществе мы живем, какие отряды и слои трудящихся в нем существуют, каковы их объективные интересы? От этого ответа зависит выбор стратегической линии всей коммунистической оппозиции. Однако устойчивого мнения на этот счет пока не выработано. Многие полагают, что никакого капитализма у нас нет, а есть некий полубандитский, полуворовской, полуфеодальный регресс. И поскольку это не капитализм, а только случайная мутация, злокачественная опухоль, то нет и настоящего пролетариата, а социальную опору следует искать, апеллируя к вышеупомянутой классической советской «триаде». Некоторые «левые» теоретики, отчаявшись найти опору в современности и даже в недавнем советском прошлом, предлагают копнуть еще дальше и глубже назад – в область «коллективного бессознательного», «зова предков» и тому подобных «архетипов». Но что если у нас уже установился настоящий капитализм? Тогда никакие апелляции к триадам и архетипам не помогут. Наоборот, получится голая, недифференцированная абстракция «всех трудящихся», «всего народа», бесполезная в реальной политической борьбе. Да, власть дол¬жна быть возвращена трудовому народу, но сам этот народ является при капитализме очень сложным социальным конгломератом, несущим в себе не только прогрессивные, но и ретроградные тенденции. Если бы это было не так, то никакой контрреволюции и капиталистической реставрации у нас бы не произошло. Итак, случайная мутация или «настоящий» капитализм? Вся сложность ответа в том, что отечественная экономическая история послед¬них двух десятилетий предоставляет аргументы в пользу обоих вариантов. Это противоречие иллюстрирует график, на котором отображены кривые производства и потребления – объемов валового внутреннего продукта и розничного товарооборота за последние 20 лет. Обобщенным показателем «народного благосостояния» выбран здесь физический объем розничной торговли, являющийся, на мой взгляд, более достоверным, чем данные о заработной плате. Официальная статистика, особенно в переходные периоды, фиксирует отнюдь не все доходы. Однако доходы неизбежно обнаруживают себя в расходах: покупки ведь делают все – и те, кто живет на одну зарплату, и те, кто живет на прибыль, и те, кто ворует и грабит. На графике показана также структура товарооборота – то, как он распределяется между «квинтилями», то есть 20-процентными беднейшими, средними и богатейшими группами населения. Четко виден период проедания, разворовывания национального достояния, когда ВВП падает, а совокупное потребление сохраняется в целом на постоянном уровне. Оно поддерживалось за счет уничтожения производства и распродажи его основных фондов. Оборудование цехов и целых заводов демонтировалось и сдавалось в металлолом, а бывшие производственные площади сдавались в наем под офисы, склады, магазины, казино и прочие развлекательные места для богатейшего 20% населения. Это аргумент в пользу «мутации». Проедание продолжается до конца 90-х годов. Однако на рубеже столетий ситуация меняется – начинается экономический рост, а вслед за ним возобновляется и общий рост потребления. Это аргумент в пользу наступления «настоящего» капитализма. Причем синхронность снижения производства и потребления в 2009 году, которой не было в первом периоде, – верный признак если не пол¬ного исчезновения, то существенного сокращения в доходах доли воровства, проедания и спекуляции. То есть перехода от примитивного грабежа, периода первоначального накопления к «правильной» эксплуатации наемного труда, к «правильному» извлечению прибавочной стоимости. О том, что первый период был действительно периодом первоначального накопления, говорит тот факт, что при общем стабильном уровне потребления резко изменилась его структура. Она сложилась из двух противоположно направленных процессов – обнищания бедных и обогащения богатых. Хорошо виден процесс имущественного расслоения, нарастания социального неравенства. В ельцинский период первоначального накопления материально выиграл только «верхний», самый богатый квинтиль. Его доля в общем потреблении выросла с 28 до 48 процентов. А доля беднейшего квинтиля упала с 14 до 5 процентов. В целом же 80% населения в той или иной степени проиграли, причем самые бедные проиграли больше всего: Но прошу обратить внимание не только на цифры падения, но и на цифры роста. Глядя на них, становится понятно, что такое «путинская стабильность». Это установившийся приблизительно в 2000 году примерно одинаковый темп роста потребления всех – как беднейших, так и богатейших – слоев населения. Однако этот одинаковый рост начался совсем не с одинаковых уровней. Социальное расслоение не преодолено, а наоборот, закреплено в годы «путинской восьмилетки». Одновременно менялась и структура ВВП, который снижался и рос неравномерно и непропорционально. Падало производство товаров, но не услуг. С 1990 по 1998 год ВВП снизился в целом в 2 раза, а промышленное производство – в 2,5 раза. В то же время производство услуг в целом не только не снижалось, но в отдельные годы даже возрастало. Транспорт, связь, образование, здравоохранение продолжали работать на том же уровне. Восстановительный период 1999 – 2008 годов закрепил эту тенденцию. ВВП вырос в 2 раза, а промышленное производство – лишь в 1,8 раза. Взятые в совокупности оба параллельных процесса – имущественного расслоения населения и изменения структуры производительных сил, – несомненно, означают коренную ломку, ликвидацию социальной структуры прежнего советского общества. Но в какой мере эти процессы являются одновременно и процессами нового, капиталистического, классообразования, из каких классов и групп складываются новый трудовой народ и новые его угнетатели, каково реальное и потенциальное соотношение их сил, – это предмет дальнейшего обсуждения.

Александр ФРОЛОВ. [06/05/2010] http://www.sovross.ru